Если нашел неисправность / ошибку / неверное отображение чего-либо и прочее, используй кнопку «Изменить» внизу сообщения.
Sestra
Симмер
- Сообщения
- 92
- Реакции
- 12
Глава13. Вечер в кругу друзей.
После последнего случая в столовой, когда Оболонская повела себя весьма странно, Борис Михайлович все чаще досаждал графине излишней заботой.
Вот и сегодня утро началось с настойчивых просьб отменить запланированный вечер, ведь все это излишние хлопоты и суета, вредные для здоровья дражайшей супруги. Галина Григорьевна еле сдерживала себя, чтобы не вспылить мужу. Не могла же она, в самом деле, объяснить причину, по которой ни за что на свете она не отменит сегодняшний прием!
Борис Михайлович, убедившись в тщетности своих просьб, стал настаивать хотя бы на том, что жене непременно необходимо посетить врача: здоровье – это не шутки. Лишь бы избавиться от надоевшего присутствия мужа в опочивальне Галина Григорьевна согласилась с доводами супруга и пообещала навестить доктора в ближайшее время. Наконец, граф был удовлетворен и с чувством значимости собственной персоны для просвещения молодой супруги удалился в свои покои, а графиня смогла приступить к подготовке туалета к приему.
Никогда прежде Оболонская столь тщательно не подбирала наряд для домашних торжеств. Галина Григорьевна напрочь замучила горничную, заставляя ее снова и снова перебирать платья.
И, наконец, графиня все ж решила остановить свой выбор на наряде более подходящем для официального явления к Императору, чем для скромного вечера в кругу друзей. О чем сию же минуту через челядь* сообщила мужу.** Хотя Борис Михайлович весьма удивился выбору жены, но спорить с ней не стал, а потому с помощью слуги облачился в дорогой костюм из светло-бежевой парчи и коричневого шелка.
Галина Григорьевна так увлеклась собственным туалетом, что едва успела окончить его к приезду первых гостей.
Встретившись с Борисом Михайловичем в парадной, они стали приветствовать друзей и знакомых, приглашенных на сегодняшний вечер.
В числе первых приехали Ольга Павловна и Платон Алексеевич. Графиня пришла в восторг от неожиданного визита сестры и тут же заключила ее в дружеские объятия, а затем расцеловала в обе щеки с громким ликованием:
-Оленька! Радость то какая! Я уж и не чаяла, что вы почтите мой скромный вечер своим присутствием.
-Скромный? – рассмеялась кузина, - Когда это ваши вечера были скромными?! Вот и сегодня говорят, у вас будет сам князь Неделинский-Мелецкий. C'est vrai?***
- Oui, но я не понимаю, чем вас так вдохновил Юрий Александрович, что вы даже сестру решили навестить…
Ольга Павловна несколько растерялась от укоров графини, но тут же нашлась. Как известно: «Лучшая защита – это нападение» , потому , надув губки, кузина произнесла:
- Галенька, полно вам дуться. Говорят, на обиженных воду возят. Вы вот тоже все в гости обещаетесь, но племянника так и не видели еще.
-Ведь не положено…
-То чужим не должно, а вы для меня самая что ни на есть родная. Если бы не ваша поддержка…
Борис Михайлович, улучив момент, испросил дозволения покинуть родственников, чтобы поприветствовать прибывших Аракчеевых.
-Все то хорошо, что хорошо кончается. Как ваш папенька?
- Не хворает, - дежурно ответила Ольга Павловна и лукаво добавила, - и простил непутевую дочь после рождения Гришеньки. Ах, Галенька, если бы я знала, что когда-нибудь стану столь скандальной особой, что мужа чина лишат…
Оболонская по-доброму улыбнулась сестре:
-Кто старое помянет, тому глаз вон! – и серьезно добавила, - Завидую я вашей смелости…тайно венчаться против воли родителей.
Ольга Павловна слегка покраснела, а ее супруг – Платон Алексеевич нежно приобнял жену за плечи и сказал:
- Галина Григорьевна, правда, не стоит о прошлом. Все уж быльем поросло…
Сестра Оболонской бойко перебила мужа:
-А я даже рада, рада, Платоша, что вас разжаловали. Нипочем мне вдовой становиться раньше времени! Разве вы не знаете, что опять компанию затевают на Кавказе?
Галина Григорьевна смущенно улыбнулась:
-Оленька, вы же знаете, что я не интересуюсь политикой.
В это время Борис Михайлович решил вернуться к оставленной компании родственников, но, увидев подобный маневр, кузина ретировалась раньше, даже не скрывая неприязни к свояку:
Галенька, не будем мешать вам гостей встречать.
Александр Иванович лишь однажды утром был у Оболонских, но величественный особняк для отделки фасада которого не пожалели позолоты в вечерних сумерках выглядел совсем иначе: более таинственно и роскошно. Огромное строение поразило Фаронова своим размером. Оно казалось нынче гораздо больше из-за обмана зрения, ведь впотьмах здания, всегда, смотрятся более громоздко, когда они являют собой источники света. А особняк был просто залит им изнутри и снаружи, благодаря внешним фонарями, расположенным на перилах балконов. Его можно было разглядеть издали: за несколько кварталов от места расположения.
«Не дом, а дворец», - подумал Александр Иванович, выйдя из кареты.
Ему было сложно представить, что девочка, с которой они играли в догонялки, теперь является хозяйкой такого архитектурного шедевра, а потому он уточнил у кучера:
-Это дом Оболонских? Ты уверен?
Тот огрызнулся:
-Обижаешь, барин. Кто же дома Галины Григорьевны не знает? Каждый вторник свожу сюда то поэтов, то музыкантов, не имеющих своего экипажа.
В парадной Фаронова встретил привратник в шутовском одеянии. Александр Иванович протянул ему приглашение.
-Добрый вечер,- расплылся слуга в дежурной улыбке,- вы немного припозднились, Александр Иванович. Обычно, гости приезжают к восьми…
-Я не знал, - пробурчал Фаронов.
- О, не страшно,- сказал дружелюбно дворецкий, помогая снять шинель и забирая шляпу,- Просто хозяйка сама встречает всех гостей и будет огорчена, что не дождались вас. Проходите. Я доложу Галине Григорьевне о вашем прибытии.
Оболонская сидела на диване ослепительно красивая. Надетые драгоценности завораживали своим великолепием. Огромные рубины, окаймленные множеством бриллиантов, сверкали в серьгах и колье. Платье вызывающе-яркое нежно струилось по бедрам, подчеркивая прелести фигуры. Она разговаривала с высоким полным мужчиной в жутком парике увлеченно или делала вид, что собеседник ей интересен.
В любом случае, увидев Александра Ивановича, на щеках графини проступил легкий румянец. Она поспешила навстречу к Фаронову, минуя шествовавшего впереди дворецкого.
-Добрый вечер, Александр Иванович. Мы вас уж и не ждали, - сказала она как можно спокойнее. Хотя в голосе была еле заметна дрожь от волнения. Если бы Фаронов не знал так хорошо графиню, то сей факт ускользнул бы от его внимания. Она прекрасно контролировала свои эмоции.
-В приглашении не было времени и так, как я не бывал у вас ранее, мне не хотелось быть некстати.
-Какие право глупости,- сказала Галина Григорьевна небрежно и добавила многозначительно,- Вы не можете быть некстати.
Александр Иванович смутился. Поведение Оболонской не вязалось с ролью оскорбленной женщины. Но и мысль, что это не первое «мимолетное приключение», он готов был гнать поганой метлой.
В этот момент невысокий полноватый мужчина в камзоле салатового цвета закончил свой монолог фразой:
- Для них пожертвовать собою
И тайну ту хранить в себе,
Чтоб счастлива была ты мною,
А благодарна лишь судьбе.****
И в зале стали слышаться настойчивые просьбы присутствующих гостей:
-Галина Григорьевна, вы обещали. Просим вас! Сыграйте, душенька!
-В библиотеке, - шепнула она еле слышно.
У Александра Ивановича все обмерло внутри. Он стоял ошарашенный, не в силах пошевелиться. Обретя способность двигаться, Фаронов поспешил разыскать библиотеку.
https://disk.yandex.ru/public....Fj5k%3D]Моцарт Музыка ангелов
Галина Григорьевна играла одну из композиций Моцарта. Игра не занимала ее, и пальцы лишь машинально пробегали по знакомым нотам. Она удивлялась своей решительности: самой назначить встречу!
«Представляю, что он думает теперь обо мне…хотя нет, не представляю»,- думала она в то время, как руки легко порхали над клавишами. Галина Григорьевна не знала, что даст ей встреча наедине с дворянином Фароновым Александром Ивановичем. Его нынешний титул так не вязался с пресловутым «Сашкой». Все это звучало смешно и нелепо. И она слегка, лишь кончиками губ улыбнулась своим мыслям.
Самое удивительное, что Оболонская и сама не понимала для чего, она все это делает. Зачем продолжать агонию, когда результат заранее известен: она останется в прежнем муравейнике. Хотя нет, ее окружение более напоминало болото с кучей мерзких лягушек в напудренных париках и окаймленных дорогими украшениями. Подобные мысли у Галины Григорьевны снова вызвали приступ гнева: «Скучные глупые жабы, квакающие в своем болоте! И оно все больше затягивает меня вглубь трясиной. Выхода нет. Разве можно вытащить себя из подобного положения лишь за соломинку, коей являются мои чувства к Сашке?! Да, и всем известно, что чем сильнее сопротивляешься трясине, тем глубже она затягивает тебя в свой плен!»
Графиня старалась не думать о тех надеждах в душе Александра Ивановича, что могло породить приглашение. Но ей жизненно необходимо увидеть его сегодня, завтра, всегда, каждый день. Он, как глоток свежего воздуха, нужен ей, чтобы не задохнуться.
Пришедшая в голову мысль о физической измене больно обожгла все внутри. Предательство. Грех. Какие страшные слова и сколь заманчивыми они представлялись Оболонской в последнее время.
Мимолетный взгляд, вычленивший из толпы внимательных слушателей лицо мужа, который старательно перелистывал партитуру, почему-то кольнул сердце графини жалостью. С новой силой нахлынули мысли о стыде и Божьей каре…
«Нет, никогда я не смогу преступить рамки дозволенного, поступить против совести. Никогда!» - с горечью подумала Галина Григорьевна.
Закончив менуэт, она извинилась и исчезла, якобы, распорядиться насчет наливки…
Библиотека Оболонских была огромна. Произведения всевозможных авторов красовались на полках книжных шкафов. Чтобы перечитать их все пришлось бы потратить годы, а то и всю жизнь. Тем не менее, ровные ряды книг, выстроенные на полках, внушали спокойствие. Обстановка располагала к непринужденной беседе. Фаронов прислушивался к звукам фортепиано, доносившимся из гостиной, пытаясь уловить окончание менуэта.
Наконец, музыка стихла. По прошествии нескольких минут дверь отворилась. Он обернулся, услышав шаги. Их глаза встретились. По ее телу вновь пробежала дрожь, как тогда в театре. Но сейчас не было никого, кто мог бы остановить порыв броситься на шею. Галина Григорьевна оказалась в объятьях Сашки. Он нежно целовал ее лоб, щеки, едва касаясь губами. И вот, наконец, губы их слились воедино. Оболонская стала жадно отвечать на поцелуй.
Он вышел долгим, страстным, неистовым. Галина Григорьевна не заметила как оказалась у стены, а поцелуи стали настойчивее, требовательнее, жарче. Она чувствовала лишь его горячее дыхание. И ничего в мире не было прекраснее этого ощущения.
Он нежно гладил ее волосы и шептал:
-Галя, Галенька.
От того, как Сашка произносил ее имя, Оболонской хотелось летать или петь. Он же не мог дать ответа тому, что произошло. Не иначе они оба потеряли рассудок одновременно. Никто не хотел говорить, а, может, особо сказать было нечего. Им было просто хорошо молчать вместе. Они стояли обнявшись, не говоря ни слова.
Через некоторое время Галина Григорьевна отстранилась и села в одно из кресел, стоявших у шкафа. Фаронов опустился подле нее на колени. Он смотрел в глаза графини. На лице отразилась внутренняя борьба. Он был в оцепенении. Слов не было, мысли проносились молниеносно в голове одна, сменяя другую:
«Это неправильно. Я должен уехать. Если я уеду все в ее жизни будет как прежде…. Нет, не будет…Я не смогу уехать. Не видеть ее более... Тогда зачем жить?!»
Сама мысль о необходимости расстаться с Оболонской была ужасна, а потому лицо его исказилось болью.
-Саша…, - начала Галина Григорьевна и тут же сбилась, покраснев.
Вдруг нахлынули слезы, и она ничего не могла поделать с ними. Фаронов осторожно обнял ее, пытаясь успокоить.
-Я люблю тебя, - всхлипывала Галина Григорьевна на его груди.
-Я делаю тебя несчастной, - с горечью проговорил Фаронов.
Оболонская освободилась от его объятий и легко провела рукой по взъерошенным волосам.
-Я никогда не была более счастлива, чем сейчас, - сказала она тихо.
Затем дыхание графини участилось, губы слегка приоткрылись. Сильное волнение читалось во всем ее виде, когда она задала вопрос:
- Ты, действительно, любишь меня? Ты уверен?
Александр Иванович посмотрел на нее как на душевнобольную.
-Как ты можешь сомневаться?! Я люблю тебя настолько, что, не задумываясь, отдам жизнь ради твоего счастья! – горячо воскликнул он.
-Я не могу жить без тебя, - прошептала Галина Григорьевна со страдальческой миной на лице.
Такая же мука, как в зеркале отразилась в глазах Фаронова.
-Что мне сделать, чтобы ты была счастлива? Я сделаю все, что ты хочешь, только скажи! - почти кричал он в исступлении.
-Александр, тише! – вдруг спохватилась графиня, что их столь деликатный разговор могут услышать посторонние уши.
Она закусила нижнюю губу, словно пытаясь уберечь себя от необходимости говорить доводами рассудка. Затем встала, подошла к окну и уставилась невидящим взглядом сквозь стекло на ночной город.
-Саша, я ,действительно, люблю вас. Люблю вашу одержимость жизнью, ваш задор, силу, упрямство. Люблю настолько, что, иногда, это чувство затмевает мой разум. Но одно я знаю точно, я никогда не буду счастлива, преступив установленные церковные догмы. Есть обеты, которые нельзя нарушить, - на этой фразе голос графини предательски дрогнул, а по щекам заструились слезы, - Я никогда не смогу любить вас той любовью, которую вы ждете от меня. Я могу любить вас, как брата, как друга. Но это не то, чего бы вам хотелось. Так ведь?
Фаронов молчал. Он давно уже потерялся в лабиринте собственных мыслей. Потерялся еще, когда получил приглашение, когда в душе полыхнула надежда…И вот тетерь…друг, брат. В этот момент он боялся дышать, не то что нарушить тишину своим ответом.
Галина Григорьевна продолжила монолог:
- Я буду крайне несчастной, поступив против чести. Во мне нет той силы, что позволила бы мне поступить против Бога. Я знаю рано или поздно тяжесть содеянного убьёт меня.
Она повернулась лицом к Фаронову с полубезумным выражением, здесь была целая буря эмоций: страх, жалость, скорбь, нежность и страсть. Собравшись с силами, Оболонская продолжила:
- Было ужасно эгоистично с моей стороны потакать своему желанию снова видеть вас. Мы уже не дети, и все не будет, как прежде. Саша, я не думала, что осмелюсь просить вас…,но... уезжайте, уезжайте из Петербурга. Прошу вас…
У Фаронова вдруг пропало желание выслушивать монолог до конца. Он резко развернулся и опрометью вылетел из библиотеки. В дверях Александр Иванович столкнулся с Рубец и чуть не сбил ее с ног.
_________________________________________________________________
*Челядь (устар.) - дворовые люди, слуги; прислуга в помещичьем доме.
** По правилам хорошего тона того времени костюм кавалера и платье дамы, составляющих пару, должны были гармонировать друг с другом и составлять собой единую композицию.
*** C'est vrai? (с франц.) – Это правда?
****Строки принадлежат Ю.А. Неделинскому-Мелецкому.
После последнего случая в столовой, когда Оболонская повела себя весьма странно, Борис Михайлович все чаще досаждал графине излишней заботой.
Вот и сегодня утро началось с настойчивых просьб отменить запланированный вечер, ведь все это излишние хлопоты и суета, вредные для здоровья дражайшей супруги. Галина Григорьевна еле сдерживала себя, чтобы не вспылить мужу. Не могла же она, в самом деле, объяснить причину, по которой ни за что на свете она не отменит сегодняшний прием!
Никогда прежде Оболонская столь тщательно не подбирала наряд для домашних торжеств. Галина Григорьевна напрочь замучила горничную, заставляя ее снова и снова перебирать платья.
И, наконец, графиня все ж решила остановить свой выбор на наряде более подходящем для официального явления к Императору, чем для скромного вечера в кругу друзей. О чем сию же минуту через челядь* сообщила мужу.** Хотя Борис Михайлович весьма удивился выбору жены, но спорить с ней не стал, а потому с помощью слуги облачился в дорогой костюм из светло-бежевой парчи и коричневого шелка.
Галина Григорьевна так увлеклась собственным туалетом, что едва успела окончить его к приезду первых гостей.
Встретившись с Борисом Михайловичем в парадной, они стали приветствовать друзей и знакомых, приглашенных на сегодняшний вечер.
В числе первых приехали Ольга Павловна и Платон Алексеевич. Графиня пришла в восторг от неожиданного визита сестры и тут же заключила ее в дружеские объятия, а затем расцеловала в обе щеки с громким ликованием:
-Оленька! Радость то какая! Я уж и не чаяла, что вы почтите мой скромный вечер своим присутствием.
-Скромный? – рассмеялась кузина, - Когда это ваши вечера были скромными?! Вот и сегодня говорят, у вас будет сам князь Неделинский-Мелецкий. C'est vrai?***
- Oui, но я не понимаю, чем вас так вдохновил Юрий Александрович, что вы даже сестру решили навестить…
Ольга Павловна несколько растерялась от укоров графини, но тут же нашлась. Как известно: «Лучшая защита – это нападение» , потому , надув губки, кузина произнесла:
- Галенька, полно вам дуться. Говорят, на обиженных воду возят. Вы вот тоже все в гости обещаетесь, но племянника так и не видели еще.
-Ведь не положено…
-То чужим не должно, а вы для меня самая что ни на есть родная. Если бы не ваша поддержка…
Борис Михайлович, улучив момент, испросил дозволения покинуть родственников, чтобы поприветствовать прибывших Аракчеевых.
-Все то хорошо, что хорошо кончается. Как ваш папенька?
- Не хворает, - дежурно ответила Ольга Павловна и лукаво добавила, - и простил непутевую дочь после рождения Гришеньки. Ах, Галенька, если бы я знала, что когда-нибудь стану столь скандальной особой, что мужа чина лишат…
Оболонская по-доброму улыбнулась сестре:
-Кто старое помянет, тому глаз вон! – и серьезно добавила, - Завидую я вашей смелости…тайно венчаться против воли родителей.
Ольга Павловна слегка покраснела, а ее супруг – Платон Алексеевич нежно приобнял жену за плечи и сказал:
- Галина Григорьевна, правда, не стоит о прошлом. Все уж быльем поросло…
Сестра Оболонской бойко перебила мужа:
-А я даже рада, рада, Платоша, что вас разжаловали. Нипочем мне вдовой становиться раньше времени! Разве вы не знаете, что опять компанию затевают на Кавказе?
Галина Григорьевна смущенно улыбнулась:
-Оленька, вы же знаете, что я не интересуюсь политикой.
В это время Борис Михайлович решил вернуться к оставленной компании родственников, но, увидев подобный маневр, кузина ретировалась раньше, даже не скрывая неприязни к свояку:
Галенька, не будем мешать вам гостей встречать.
Александр Иванович лишь однажды утром был у Оболонских, но величественный особняк для отделки фасада которого не пожалели позолоты в вечерних сумерках выглядел совсем иначе: более таинственно и роскошно. Огромное строение поразило Фаронова своим размером. Оно казалось нынче гораздо больше из-за обмана зрения, ведь впотьмах здания, всегда, смотрятся более громоздко, когда они являют собой источники света. А особняк был просто залит им изнутри и снаружи, благодаря внешним фонарями, расположенным на перилах балконов. Его можно было разглядеть издали: за несколько кварталов от места расположения.
«Не дом, а дворец», - подумал Александр Иванович, выйдя из кареты.
Ему было сложно представить, что девочка, с которой они играли в догонялки, теперь является хозяйкой такого архитектурного шедевра, а потому он уточнил у кучера:
-Это дом Оболонских? Ты уверен?
Тот огрызнулся:
-Обижаешь, барин. Кто же дома Галины Григорьевны не знает? Каждый вторник свожу сюда то поэтов, то музыкантов, не имеющих своего экипажа.
В парадной Фаронова встретил привратник в шутовском одеянии. Александр Иванович протянул ему приглашение.
-Добрый вечер,- расплылся слуга в дежурной улыбке,- вы немного припозднились, Александр Иванович. Обычно, гости приезжают к восьми…
-Я не знал, - пробурчал Фаронов.
- О, не страшно,- сказал дружелюбно дворецкий, помогая снять шинель и забирая шляпу,- Просто хозяйка сама встречает всех гостей и будет огорчена, что не дождались вас. Проходите. Я доложу Галине Григорьевне о вашем прибытии.
Оболонская сидела на диване ослепительно красивая. Надетые драгоценности завораживали своим великолепием. Огромные рубины, окаймленные множеством бриллиантов, сверкали в серьгах и колье. Платье вызывающе-яркое нежно струилось по бедрам, подчеркивая прелести фигуры. Она разговаривала с высоким полным мужчиной в жутком парике увлеченно или делала вид, что собеседник ей интересен.
В любом случае, увидев Александра Ивановича, на щеках графини проступил легкий румянец. Она поспешила навстречу к Фаронову, минуя шествовавшего впереди дворецкого.
-Добрый вечер, Александр Иванович. Мы вас уж и не ждали, - сказала она как можно спокойнее. Хотя в голосе была еле заметна дрожь от волнения. Если бы Фаронов не знал так хорошо графиню, то сей факт ускользнул бы от его внимания. Она прекрасно контролировала свои эмоции.
-В приглашении не было времени и так, как я не бывал у вас ранее, мне не хотелось быть некстати.
-Какие право глупости,- сказала Галина Григорьевна небрежно и добавила многозначительно,- Вы не можете быть некстати.
Александр Иванович смутился. Поведение Оболонской не вязалось с ролью оскорбленной женщины. Но и мысль, что это не первое «мимолетное приключение», он готов был гнать поганой метлой.
В этот момент невысокий полноватый мужчина в камзоле салатового цвета закончил свой монолог фразой:
- Для них пожертвовать собою
И тайну ту хранить в себе,
Чтоб счастлива была ты мною,
А благодарна лишь судьбе.****
И в зале стали слышаться настойчивые просьбы присутствующих гостей:
-Галина Григорьевна, вы обещали. Просим вас! Сыграйте, душенька!
-В библиотеке, - шепнула она еле слышно.
У Александра Ивановича все обмерло внутри. Он стоял ошарашенный, не в силах пошевелиться. Обретя способность двигаться, Фаронов поспешил разыскать библиотеку.
https://disk.yandex.ru/public....Fj5k%3D]Моцарт Музыка ангелов
Галина Григорьевна играла одну из композиций Моцарта. Игра не занимала ее, и пальцы лишь машинально пробегали по знакомым нотам. Она удивлялась своей решительности: самой назначить встречу!
«Представляю, что он думает теперь обо мне…хотя нет, не представляю»,- думала она в то время, как руки легко порхали над клавишами. Галина Григорьевна не знала, что даст ей встреча наедине с дворянином Фароновым Александром Ивановичем. Его нынешний титул так не вязался с пресловутым «Сашкой». Все это звучало смешно и нелепо. И она слегка, лишь кончиками губ улыбнулась своим мыслям.
Самое удивительное, что Оболонская и сама не понимала для чего, она все это делает. Зачем продолжать агонию, когда результат заранее известен: она останется в прежнем муравейнике. Хотя нет, ее окружение более напоминало болото с кучей мерзких лягушек в напудренных париках и окаймленных дорогими украшениями. Подобные мысли у Галины Григорьевны снова вызвали приступ гнева: «Скучные глупые жабы, квакающие в своем болоте! И оно все больше затягивает меня вглубь трясиной. Выхода нет. Разве можно вытащить себя из подобного положения лишь за соломинку, коей являются мои чувства к Сашке?! Да, и всем известно, что чем сильнее сопротивляешься трясине, тем глубже она затягивает тебя в свой плен!»
Графиня старалась не думать о тех надеждах в душе Александра Ивановича, что могло породить приглашение. Но ей жизненно необходимо увидеть его сегодня, завтра, всегда, каждый день. Он, как глоток свежего воздуха, нужен ей, чтобы не задохнуться.
Пришедшая в голову мысль о физической измене больно обожгла все внутри. Предательство. Грех. Какие страшные слова и сколь заманчивыми они представлялись Оболонской в последнее время.
Мимолетный взгляд, вычленивший из толпы внимательных слушателей лицо мужа, который старательно перелистывал партитуру, почему-то кольнул сердце графини жалостью. С новой силой нахлынули мысли о стыде и Божьей каре…
«Нет, никогда я не смогу преступить рамки дозволенного, поступить против совести. Никогда!» - с горечью подумала Галина Григорьевна.
Закончив менуэт, она извинилась и исчезла, якобы, распорядиться насчет наливки…
Библиотека Оболонских была огромна. Произведения всевозможных авторов красовались на полках книжных шкафов. Чтобы перечитать их все пришлось бы потратить годы, а то и всю жизнь. Тем не менее, ровные ряды книг, выстроенные на полках, внушали спокойствие. Обстановка располагала к непринужденной беседе. Фаронов прислушивался к звукам фортепиано, доносившимся из гостиной, пытаясь уловить окончание менуэта.
Наконец, музыка стихла. По прошествии нескольких минут дверь отворилась. Он обернулся, услышав шаги. Их глаза встретились. По ее телу вновь пробежала дрожь, как тогда в театре. Но сейчас не было никого, кто мог бы остановить порыв броситься на шею. Галина Григорьевна оказалась в объятьях Сашки. Он нежно целовал ее лоб, щеки, едва касаясь губами. И вот, наконец, губы их слились воедино. Оболонская стала жадно отвечать на поцелуй.
Он вышел долгим, страстным, неистовым. Галина Григорьевна не заметила как оказалась у стены, а поцелуи стали настойчивее, требовательнее, жарче. Она чувствовала лишь его горячее дыхание. И ничего в мире не было прекраснее этого ощущения.
Он нежно гладил ее волосы и шептал:
-Галя, Галенька.
От того, как Сашка произносил ее имя, Оболонской хотелось летать или петь. Он же не мог дать ответа тому, что произошло. Не иначе они оба потеряли рассудок одновременно. Никто не хотел говорить, а, может, особо сказать было нечего. Им было просто хорошо молчать вместе. Они стояли обнявшись, не говоря ни слова.
Через некоторое время Галина Григорьевна отстранилась и села в одно из кресел, стоявших у шкафа. Фаронов опустился подле нее на колени. Он смотрел в глаза графини. На лице отразилась внутренняя борьба. Он был в оцепенении. Слов не было, мысли проносились молниеносно в голове одна, сменяя другую:
«Это неправильно. Я должен уехать. Если я уеду все в ее жизни будет как прежде…. Нет, не будет…Я не смогу уехать. Не видеть ее более... Тогда зачем жить?!»
Сама мысль о необходимости расстаться с Оболонской была ужасна, а потому лицо его исказилось болью.
-Саша…, - начала Галина Григорьевна и тут же сбилась, покраснев.
Вдруг нахлынули слезы, и она ничего не могла поделать с ними. Фаронов осторожно обнял ее, пытаясь успокоить.
-Я люблю тебя, - всхлипывала Галина Григорьевна на его груди.
-Я делаю тебя несчастной, - с горечью проговорил Фаронов.
Оболонская освободилась от его объятий и легко провела рукой по взъерошенным волосам.
-Я никогда не была более счастлива, чем сейчас, - сказала она тихо.
Затем дыхание графини участилось, губы слегка приоткрылись. Сильное волнение читалось во всем ее виде, когда она задала вопрос:
- Ты, действительно, любишь меня? Ты уверен?
Александр Иванович посмотрел на нее как на душевнобольную.
-Как ты можешь сомневаться?! Я люблю тебя настолько, что, не задумываясь, отдам жизнь ради твоего счастья! – горячо воскликнул он.
-Я не могу жить без тебя, - прошептала Галина Григорьевна со страдальческой миной на лице.
Такая же мука, как в зеркале отразилась в глазах Фаронова.
-Что мне сделать, чтобы ты была счастлива? Я сделаю все, что ты хочешь, только скажи! - почти кричал он в исступлении.
-Александр, тише! – вдруг спохватилась графиня, что их столь деликатный разговор могут услышать посторонние уши.
Она закусила нижнюю губу, словно пытаясь уберечь себя от необходимости говорить доводами рассудка. Затем встала, подошла к окну и уставилась невидящим взглядом сквозь стекло на ночной город.
-Саша, я ,действительно, люблю вас. Люблю вашу одержимость жизнью, ваш задор, силу, упрямство. Люблю настолько, что, иногда, это чувство затмевает мой разум. Но одно я знаю точно, я никогда не буду счастлива, преступив установленные церковные догмы. Есть обеты, которые нельзя нарушить, - на этой фразе голос графини предательски дрогнул, а по щекам заструились слезы, - Я никогда не смогу любить вас той любовью, которую вы ждете от меня. Я могу любить вас, как брата, как друга. Но это не то, чего бы вам хотелось. Так ведь?
Галина Григорьевна продолжила монолог:
- Я буду крайне несчастной, поступив против чести. Во мне нет той силы, что позволила бы мне поступить против Бога. Я знаю рано или поздно тяжесть содеянного убьёт меня.
Она повернулась лицом к Фаронову с полубезумным выражением, здесь была целая буря эмоций: страх, жалость, скорбь, нежность и страсть. Собравшись с силами, Оболонская продолжила:
- Было ужасно эгоистично с моей стороны потакать своему желанию снова видеть вас. Мы уже не дети, и все не будет, как прежде. Саша, я не думала, что осмелюсь просить вас…,но... уезжайте, уезжайте из Петербурга. Прошу вас…
У Фаронова вдруг пропало желание выслушивать монолог до конца. Он резко развернулся и опрометью вылетел из библиотеки. В дверях Александр Иванович столкнулся с Рубец и чуть не сбил ее с ног.
_________________________________________________________________
*Челядь (устар.) - дворовые люди, слуги; прислуга в помещичьем доме.
** По правилам хорошего тона того времени костюм кавалера и платье дамы, составляющих пару, должны были гармонировать друг с другом и составлять собой единую композицию.
*** C'est vrai? (с франц.) – Это правда?
****Строки принадлежат Ю.А. Неделинскому-Мелецкому.
Последнее редактирование:
