Глава12. Метания души.
Горы. Лишь палящее солнце. Зной. И вот ты уже ощущаешь себя дичью, которую старательно пытаются зажарить в печи. Жажда. Ужасная и не выносимая, до темноты в глазах. И ты собираешь всю свою волю в кулак лишь бы не броситься к мелкой мутной речушке в низине, где плещется столь желанная вода. И пить, пить. Но ты борешься с собой, стараясь не нарушить приказ командира, осознавая, что эти глотки могут статьь последними в твоей жизни. Об этом красноречиво свидетельствуют мертвые солдаты и офицеры хаотично упавшие вдоль русла реки. Раны и кровь. Липкая и противная жижа, растекающаяся из-под загорающих на солнце воинов русской армии.
-Пить, как хочется пить,- слышится повсюду...
Проснулся Фаронов в собственной постели от жуткой жажды, практически сковавшей его горло. Пересохло не только во рту, но и губы были готовы вот-вот растрескаться от сухости. Он сладко потянулся все еще не в силах открыть глаза и улыбнулся новому солнечному дню, что он будет таковым свидетельствовали лучи, льющиеся из окошка над кроватью и так приятно гревшие лицо.
Александр Иванович смутно помнил, как вообще оказался дома. Видимо, вчерашняя водочка оказалась весьма забористой вперемешку с ядреным пивом. С честной офицерской компанией, они просидели практически до утра в трактире, пока не случилась драка и жуткая суматоха.
Плут, что так бессовестно обманул бедняжку Эльзу, подсел за столик к одному из посетителей. Мужчина был сильно навеселе и бездумно сорил деньгами, чем не преминул воспользоваться мошенник, предложив несчастному перекинуться в дурачка. Разумеется, играли не на интерес. После пары проигрышей несмотря на изрядное подпитие дворянин все же сообразил, что его дурят самым наглым образом. О чем с нецензурной бранью сообщил плуту, обозвав его шулером, и потребовал в грубой форме немедля вернуть все проигранные средства. У мошенника на этот счет были другие планы, и он попытался скрыться. Но дворянин схватил его за шиворот и с силой швырнул на пол. На беду борца за справедливость, падая, мошенник опрокинул стол, и все столовые приборы посыпались на пол. Потому, когда победитель наклонился к своему поверженному противнику, чтобы отобрать у него кошель с деньгами, плут, не мешкая, схватился за случайно оказавшийся рядом нож и ударил им дворянина в живот. От боли и неожиданности последний сначала слегка осел, схватившись руками за пропоротое брюхо, а затем и вовсе повалился на пол.
Но сбежать мошеннику, а возможно и убийце, судя по огромной луже крове, которая стала образовываться возле раненого, не дали. Двое из присутствующих мужчин лихо скрутили его, а затем один из них, потребовав у хозяйки бечевку, связал мошеннику руки за спиной. При этом девушка, что сидела с мужчиной за столиком до потасовки и Франциска склонились над несчастным истекающим кровью. Эльза же с ужасом смотрела на происходящее. Девушка застыла от шока и теперь более походила на мраморное изваяние.
Так как управа находилась совсем рядом с трактиром, то вскорости появился исправник, а возле входа выстроились экипажи полиции.
Фаронов не успел разразиться нецензурной бранью по поводу идеи провести время в столь скверном месте, из-за чего теперь они запросто могли лишиться званий, попав в нетрезвом виде к представителям власти, к ним на выручку поспешила хозяйка. Хельга вывела их честную компанию через потайную дверь.
Оказавшись в переулке на противоположной стороне от входа в трактир, где представители власти сажали особо буйных посетителей в кареты, друзья поспешили взять извозчика. С трудом разместившись вшестером в хлипком экипаже, они поехали прочь.
Неудивительно, что проснувшись и с трудом протерев опухшие веки, первым, что бросилось в глаза Фаронову...стала полуголая дама с графином воды — Хельга.
Александр Иванович схватился руками за голову, мысленно посылая себе проклятия, и с трудом сдерживая приступ тошноты. Она же мило улыбалась и щебетала какие-то немецкие глупости. Женщина присела на край кровати, которая, к слову сказать, не считая стола и стула, была единственной мебелью в маленькой комнатушке. Фаронов жадно припал к протянутому дамой кувшину с водой, а она без особого интереса рассматривала убогое жильё.
Хельга была дамой не первой молодости, да и ее образ жизни никак не способствовал сохранению свежести и красоты, но, тем не менее, женщина была весьма соблазнительна своими выдающимися формами, особенно сейчас, когда разметавшиеся светлые волосы струились по спине и плечам, а несколько прядей обрамляли лицо.
-Сколько я тебе должен? - уточнил Александр Иванович, желая поскорее избавиться от столь нежеланной компании.
Дама удивленно вскинула брови и с интересом посмотрела на Фаронова, затем улыбнулась и кокетливо произнесла:
-Александр! Так ведь вас зовут? С недавних пор, я могу себе позволить совершать подобные акты благотворительности исключительно ради собственного удовольствия.
Александр Иванович не ожидал подобного поворота дискуссии, но он и вида не подал, и, не давая немке продолжить свое страстное «признание в любви», потребовал:
-Тогда соизволь покинуть мое скромное жильё, мне нужно одеться!
Хельга громко и заливисто расхохоталась:
-Нет, это весело. Неужто и в правду можно решить, что есть мужские части тела, что еще не попадались мне на глаза.
-И я бы хотел остаться один как можно скорее, - зло процедил он.
-Ой, ой прямо кисейная барышня, - шутливо протараторила Хельга все также широко улыбаясь, - Ну, ладно не стану смущать святую непорочность!
Она поднялась с постели и стала торопливо собирать разбросанные по комнате вещи, желая избежать нового приступа недовольства. Фаронов исподлобья наблюдал за действиями дамы, желая лишь как можно скорее избавиться от надоевшей особы.
-Завидую я вашей Гале, - неожиданно мечтательно протянула Хельга, глядя на Александра Ивановича, как на ценный приз, и пытаясь натянуть на себя платье.
-Что? - вскипел Фаронов, - Откуда вы...
-Так ведь давеча вы так страстно шептали мне это имя на ухо, - с неким победным сарказмом произнесла дама, наконец, одолев собственный туалет.
А затем, подойдя спиной к ошарашенному Фаронову, попросила:
-Не сочтите за труд, ваше благородие, застегните мне платье.
Он без особого энтузиазма выполнил просьбу.
После облачения в свой наряд дама умелой рукой в долю секунды зацепила волосы на затылке, создав незамысловатый пучок. Уже в дверях, словно впомнив что-то, она обернулась и сказала:
-Да, письмо, что было под дверью, я положила на стол.
-Письмо? Какое письмо? - уточнил Фаронов.
-На дорогой бумаге с красивыми вензелями, - пояснила дама и игривым голосом добавила, - Ну, боец, захотите повторить нашу милую беседу, милости прошу...
Гримаса презрения скользнула на лице Фаронова, а быстро закрывшаяся за гостьей дверь не дала ему возможности наградить немку новой порцией «любезностей».
Избавившись, наконец, от своей спутницы, Фаронов умылся остатка воды из кувшина, стоя на коленях перед небольшой кадкой, что служила ему для этих целей.
После водных процедур, которые его здорово освежили и привели в чувство, он решил заняться чтением странного письма.
Сначала Фаронов подумал, что послание от Голициных, но печать…
Александр Иванович с трепетом развернул письмо: «Не может быть! Оболонская приглашает на вечер?! Может она не получила письма? Или если…». Он опустился на кровать.
«Это будет лишь мимолетное приключение с офицером» - почему-то пронеслось в голове. От этой мысли бросило в жар.
«Нет, она не такая, - попробовал убедить он себя, - Но почему тогда она приглашает меня, зная о моих чувствах. Должно быть разумное объяснение этому». Но пока Александр Иванович не мог его найти.
«В одном Павел прав, что наша история не имеет будущего. Даже, если Галя разделяет мои чувства, она никогда не оставит мужа. Бросить подобный вызов обществу?! Да и кем буду я, вынудив любимую женщину отказаться от друзей, родных, лишив ее чести. Рано или поздно она возненавидит меня», - мысль, что Оболонская может его возненавидеть пусть и в далеком будущем, была невыносима.
«Я не хочу делать ее несчастной! Я не могу разрушить ее жизнь! Боже, я не имел права писать о своих чувствах и заставлять страдать самого дорогого для меня человека», - Фаронов был, практически, готов рвать на себе волосы. Он безумно сожалел о глупом решении признаться в любви Галине Григорьевне.
-Эгоист!- крикнул он своему отражению в осколке зеркала, который висел подле кровати.
Последующие несколько дней прошли в мучительных раздумьях о необходимости посещения Оболонских во вторник. В конечном счете, было решено, что отказ мог бы натолкнуть на нелепые мысли. Например, что его признания были неискренними. Или того хуже, что он лишь хотел посмеяться над чувствами Галины Григорьевны. К тому же, подобное трусливое поведение никогда не было свойственно Фаронову. Он привык отвечать как за свои действия, так и за их последствия.
Еще ему внушала надежду фраза «мы с мужем», написанная в письме, что могло означать неверную трактовку приглашения.
«Возможно, меня ждет серьезный разговор с ее мужем. Это вполне вероятно, если, оскорбившись подобными признаниями, она показала письмо графу», - подобное умозаключение успокоило Фаронова, и он стал собираться на вечер.
Последние несколько дней перед приемом Галина Григорьевна старалась не думать ни о чем. Избавиться от всех мыслей сразу было сложно, даже невозможно. Но первое, что приходило в голову, когда она немного ослабляла бурную деятельность по освобождению от ненужных дум, был бред. Бред выжившей из ума женщины: она в объятьях Сашки, его крепкие и сильные руки ласкают ее, нежные губы соприкасаются с ее и скользят вниз по шее, от его жаркого дыхания кожа воспламеняется в неудержимом порыве желания…
-Это невыносимо! – Галина Григорьевна попыталась остановить поток буйных фантазий, нахлынувших с новой неистовой силой. Она думала, что данная фраза была произнесена мысленно, но, судя по реакции мужа, графиня поняла, что прокричала ее вслух. Он смотрел на нее с беспокойством:
- С вами все в порядке, дорогая?
Ничего глупее Борис Михайлович не спрашивал за все время их совместной жизни. Ответ был еще более нелепым:
-Да, дорогой.
Она постаралась, чтобы фраза прозвучала как можно спокойнее и увереннее, а затем поспешила удалиться к себе.
Последнее время граф раздражал Галину Григорьевну больше, чем когда-либо. Его шаркающая походка, шепелявый голос, трясущиеся руки и забывчивость выводили из себя Оболонскую. Хотя и без того она находилась на пределе, в жутко взвинченном состоянии. Нервы ее были словно натянуты в тугую струну и могли вот-вот лопнуть от любой мелочи.
«Почему муж раздражает меня сегодня сильнее, чем обычно, ведь он делает тоже, что и всегда?!»,- не понимала Галина Григорьевна.
На этот вопрос она не хотела знать ответ, но он напросился сам собой, возникнув в ее голове: « Я не люблю его. Он всегда был противен мне, чтобы не делал. Этого никогда не изменить! А сейчас, когда он является единственным препятствием моему желанию быть с любимым человеком…»
Хотя она лукавила и обманывала себя. Не наличие мужа, а пресловутые обеты, данные перед алтарем, не давали ей покоя. По своей сути Галина Григорьевна была человеком верующим, и клятвы, произнесенные в церкви, не были для нее пустым звуком. К тому же рано оставшись без матери и воспитывая отцом, Оболонская унаследовала черту более свойственную мужчинам, чем женщинам: отвечать за свои слова и поступки. Мальчикам с детства внушали, что они будущие главы семейства, а потому должны уже сейчас учиться думать о последствиях принятых ими решений. Отец Галины Григорьевны хотел сына, а потому и воспитывал дочь соответственно.
В общем, издержки мужского воспитания, проросшие на почве веры, которую привила ей набожная нянька, теперь не давали поступить графине легкомысленно и безнравственно. Внутри шла постоянная борьба между чувствами и долгом, разумом и сердцем, грехом и добродетелью…
Упав на колени перед распятием, Галина Григорьевна начала неистово молиться. Но молитва не приносила облегчения. Ей казалось, что она стоит на краю бездны и готова с радостью броситься в пропасть.
Если нашел неисправность / ошибку / неверное отображение чего-либо и прочее, используй кнопку «Изменить» внизу сообщения.
